25.10.2012
В моем детстве, юности и зрелости был один идол – отец. Он был по-голливудски красив, имел редкую профессию геолога, но самое главное, он был мне другом.
Не всякой девочке так везет, что папа интересуется и живет ее детскими заботами. Мне повезло. Маме в то время было не до меня: ее одолевали проблемы с папой и моим младшим братом, которого она обожала. А я с появлением брата перешла в категорию «старших» и, как я теперь понимаю, самостоятельных детей. Мне очень не хватало маминой ласки и участия. Папа, видя это, старался компенсировать все.
На фоне своих одноклассниц я была белой вороной: они по вечерам спешили к своим обожателям, а я шла гулять с отцом. Он был моим надегой. Мы ходили в наш парк. Папа рассказывал не только о тундре, тайге, где искал нефть, но и о Европе, которую «объездил» вдоль и поперек по книгам и телепередачам. Говорил о Штраусовском парке, о прелестях Буды и Пешты, о туманах Альбиона, о Берлине. И при этом он старался ненавязчиво спросить и о моих проблемах. Мне никогда не было скучно. Сегодня, спустя столько лет, я вспоминаю: папа никогда не пытался «стать» другом. Он им был.
Теперь я могу понять маму и не судить ее за то, что я тогда была для нее как приложение к младшему брату.
Время рассудило по-своему, расставив все точки над «i». Я нашла свое место в жизни, родив детей, сделав имя в своей профессии, а мой младший брат до сих пор ищет себя, перешагнув за пятый десяток.
Папы нет третий год. У меня все рухнуло. В семье – сплошной обман. Муж, который по отношению к детям изначально был точной копией моего отца, сегодня совершенно другой человек. Он корит их куском, копейкой. Выражаясь фигурально, на мне семейное счастье отдыхает.
Что делать? Сердце рвать на части? Пробовала. Бестолку! Дети не виноваты, что их отец разлюбил и решил сделать из меня изгоя. Разрушить легко. Но муж практически спился. Как говорят его истинные друзья: «Бросишь его – он закончит жизнь под забором». Дело даже не в том, что говорят, а в том, что я не верю, что человек переменился до такой степени. Он стал как зомби, как робот. В редкие часы трезвости молчит и прячется, а в пьяные – только уши подставляй и выслушивай: «Ну, неужели!... Да если бы не я…»
Если было бы мне все равно, то сердце б не рвала. Только есть одна маленькая деталь: отец есть отец. Другого не дано. Как бы ни были обидны мужнины упреки в адрес детей, пока еще я смогу их убедить, что папа - это папа. Хотя бы пока! А то, что у меня душа на части рвется – ну что ж! Это моя головная боль. Это мой крест. Несу его, пусть и с натугой, пока силы есть, а дальше – как Бог даст.
Обидно до слез: мой отец, при всех его грехах, так и остался для меня кумиром. А что будет с моими детьми? Что они-то будут помнить?
